Пятичасовой спектакль создал классик венгерского театра Аттила Виднянский. В постановке принимают участие почти сорок артистов, которые длинной чередой проходят по сцене, дословно повторяя текст Достоевского. Альтернативный способ познакомиться с творчеством великого русского писателя, ни разу не открыв книгу.
***
Для венгров до сих пор «Преступление и наказание» — главный иностранный роман, основное произведение зарубежной литературы. Нам близки те вопросы, которые в романе подняты, и те ответы, которые здесь очень мощно и очень однозначно дает Достоевский. Это вечные вопросы существования, предназначения человека. О свободе и о вере в первую очередь. Утрата веры… Я не знаю, насколько для России это актуально. На Западе это актуальнейшая проблема. Мир потихоньку стал атеистом и от этого не сделался счастливым, не нашел утешающих ответов на самые существенные вопросы. У Достоевского это так тонко написано, так многосторонне раскрыто, столько ассоциаций, разветвлений, тем, что так или иначе роман касается фактически всего сущностного в человеческой жизни. Его можно читать всю жизнь, и каждый раз он будет звучать немного иначе. Я обязательно хочу поставить «Преступление и наказание» и в Венгрии. Я считаю, что это произведение должно быть в репертуаре. Потому что это ответ театра на все те вопросы, которые нас окружают. Правильный ответ.
Раскольников в спектакле венгерского режиссера Аттилы Виднянского намеренно сдержан и недопроявлен. В нем нет привычной горячности суждений и силы убеждения. Его преступление не материального свойства. Скорее это юношеская максималистская реакция на жизнь, а в сущности — попытка понять, как же справиться с вопросами в духе: «почему одни, умные, добрые, благородные, должны влачить жалкое существование, в то время как другие, ничтожные, подлые, глупые, живут в роскоши и довольстве?». И жизнь дает герою в ответ несколько сценариев, которые блестяще разыгрывают Мармеладов, Свидригайлов, Порфирий Петрович, Соня... Подробное пятичасовое исследование их идей Родионом Романовичем сродни движению открытого сверхвосприимчивого сознания по многообразному палимпсесту стилей, толкований и жанров петербургского романа. Вместе с тем в нем нет привязанности к конкретной топографии. Среда спектакля максимально абстрактна и может принимать совершенно разные формы, то отсылая к изобразительной геометрии модернистов, то попросту превращаясь в мир, образованный исключительно острыми углами. Но части этого масштабного, в чем-то умозрительного пазла в финале собираются единым взглядом главного действующего лица — и не без отсылки к современному положению дел.